Ему 25 лет, но выглядит он значительно моложе — лет двадцати, не больше. Широкий юношеский румянец покрывает его щеки. Он улыбается задорно и молодо. Впрочем, в течение последних пяти дней старший политрук Петр Мельников редко находится в хорошем настроении. Большею частью он мрачно расхаживает по палате, проклиная ту минуту, когда судьба привела его в этот «трижды надоевший» госпиталь.
— Скорей бы в часть, говорит он — Я здесь уж целых пять дней. Товарищи воюют, а я должен страдать на, госпитальной койке. Чорт знает что такое!
Петр Мельников принадлежит к славной стае сталинских соколов, которые водят в бой наши быстролетные истребители, и в семье своей, в своей эскадрилье молодой крепкий двадцатипятилетний Петр Мельников выглядит почти солидным человеком. Боевые товарищи Петра Мельникова на два-три гола моложе его.
Искусство истребителя требует тех качеств, какие сопутствуют молодости, — храбрости, выносливости. Если летчик истребитель заметит вражеский самолет, он решительно и смело бросается в погоню за ним и не успокаивается до тех пор, пока вражеская машина не рухнет вниз в клубах дыма и в пламени.
Конечно, и у летчика-истребителя бывают случаи, когда вражеский бомбардировщик, попав в облачное укрытие, уходит от расправы. Такие дни наши летчики-истребители считают несчастными в своей жизни.
— Не вышло, сорвалось! — говорит он. — Ну, ничего, если сегодня ушел, завтра не уйдет.
Так случилось в первый день и у Петра Мельникова. Вражеский бомбардировщик, сделав несколько сложных пируэтов в воздухе, ухитрился скрыться от своего преследователя. Погоня была столь упорной и решительной, что противник не успел сбросить ни одной бомбы. Тем не менее Мельников был раздосадован.
— Попались в наши руки еще раз, — говорил он, — тут тебе и карачун. Эх, как жаль, что ушел стервятник.
Впрочем, на другой лень счастье улыбнулось летчику. Хищник появился вновь. С великой яростью Петр Мельников со своими товарищами сорвались с аэродрома и бросились навстречу врагу. Четырехмоторный германский бомбардировщик, заметив истребителей, стремительно приближавшихся к нему, бросился наутек.
По небу плыли крутолобые облака. Белая пелена застилала дорогу летчикам-истребителям. Примерно два километра отделяли бомбардировщик от настигающих его истребителей. Несколько раз он нырял в молочную массу облаков и скрывался из глаз преследователей. Наконец, умелый маневр наших летчиков выгнал его «на чистое поле». Так егеря выгоняют волка из лесной чащи, чтобы прикончить его на широкой поляне.
— С какой-то особой радостью я нанес ему первый удар, рассказывает Петр Мельников — На помощь мне пришел наш летчик Князев. Мне трудно сказать, кто из нас прикончил стервятника, но только я заметил, что вражеский самолет стремительно пошел вниз и потом тяжело рухнул на зеленое пшеничное поле. Готов! — радостно произнес я. Сердце у меня билось учащенно. Вероятно, такое же чувство бывает у охотника, когда он гонится за добычей.
Рассказывая этот эпизод, Петр Мельников улыбался хорошей, веселой мальчишеской улыбкой. Впрочем, через минуту он вновь сделался деловитым и мрачным.
— Как-нибудь надо добиться, чтобы меня скорее выпустили из этого госпиталя, — сказал он. В самом деле, я совершение здоров. Меня продолжают держать в этом госпитале наши врачи-перестраховщики. Правда, перестраховщики, уверяю вас ...
— А как вы сюда попали — в это столь ненавистное для вас учреждение?
— На третий день войны у меня во время одного вылета из-за случайной пули мотор самолета остановился в воздухе. С превеликим трудом мне удалось сделать посадку, но я во время этой посадки разбил себе голову. Только и всего. Правда, разбил я голову здорово, был даже некоторое время без сознания, но теперь я чувствую себя хорошо, так почему же меня держат здесь, чорт побери! Вы знаете, как только я слышу в воздухе шум мотора, сердце кровью обливается. Так бы прямо, кажется, и убежал в одном, извините, белье в свою часть. Ведь это мои товарищи летают, мои летчики-истребители. На войне каждый день дорог, а здесь делу вот уже целых пять суток. Похлопочите, пожалуйста, если можете, чтобы меня скорее отсюда выпроводили.
— Вот этого я сделать не могу. Написать про вас могу, а к медицине я никакого отношения, к сожалению, не имею.
— А что про меня написать? Жаль, вы моих товарищей не знаете. Вчера ко мне заезжал наш бригадный комиссар, рассказывал, как сражаются наши летчики. Я слушал его и могу сказать, что приятно гордиться за своих боевых товарищей. Начальник сказал, что примерно на каждую сбитую нашу малину приходится не менее четырех сбитых германских машин. Ну и достается им от нашего брата. В нашей части многие летчики прошли хорошую боевую школу на Халхин-Голе и в Финляндии. Потом, знаете, русский человек, по-моему, рожден для летного дела: он и храбр, и вынослив, и решителен порой до отчаянности. Немцы по сравнению с нами жидковаты.
Я смотрел на этого молодого летчика с мальчишеской задорной улыбкой и суровыми серыми глазами и думал: вот у нас таких, как он, спокойных, сильных, уверенных в себе, мужественных людей тысячи и десятки тысяч. Наша армия — поистине цвет великого нашего народа, и победить эту армию невозможно — нет такой силы на свете.
Н. КРУЖКОВ.
Действующая армия.