Ефрейтору третьей роты пятого танкового полка Зигфриду Кригер очень повезло. В этом ожесточенном бою он остался жив! Когда он понял, что дальнейшее сопротивление бесполезно, он вышел из танка и поднял руки. Его повели через широкое поле, на котором еще час назад шло сражение. Он видел разбитые немецкие танки, исковерканные орудия, он видел убитых товарищей, раскиданных по полю.
Они кончили воевать, и никакой силой фашистские правители уже не заставят их сесть в танки. Ефрейтор Кригер тоже кончил воевать.
Пленного ефрейтора обыскали. Кроме солдатской книжки, личных записок и фотографий, у него нашли письма, полученные им из дому.
Эти обыкновенные четвертушки писчей бумаги рассказывают солдатам правду о жизни в германских городах и селах. И чем чаще приходят письма, тем грустнее становится в казармах. Неспроста фашистские офицеры поговаривают: «Солдаты должны воевать, а не читать письма». Для чтения же офицеры предлагают геббельсовскую литературу — лживую, наглую, циничную. Мы видели на фронте образчики этой литературы, изображающей, светлыми красками жизнь Германии. Ее сочиняли сытые люди, не чувствующие тяжести войны, ее выдумывали наркоманы в бреду иллюзий. Но фашистские листки не могут скрыть истины: тяжко, невыносимо тяжко жить в гитлеровской Германии.
«Мой дорогой Зигфрид, — пишет ефрейтору Кригер невеста из Померании. —Сейчас час и надо снова итти на работу, потому и коротким будет мое письмо.
Жизнь наша теперь еще более ухудшилась. Тяжелые настали времена. Могу тебе сообщить, что за последнюю неделю для того, чтобы прокормиться, мы распродали столько вещей, что их не нажить в течение целого года. Но что поделаешь! Надо покориться судьбе...».
Невеста Кригера почти голодает. Оттого и письма ее не так нежны, не так сентиментальны, как хотел бы жених. Вот еще одно её письмо:
«Сегодня, наконец, у нас есть что приготовить к завтраку. Ты не можешь представить, какое это будет хорошее утро! Я уже почистила картошку, приготовила шпинат, и скоро будет готов соус. Какое пиршество! Представь себе, сейчас войдет папа, и я предложу ему прибор... Ах, как бы ты соблазнился видом вареной картошки...».
Жительница Померании хотела бы чем-нибудь порадовать ефрейтора Кригера, но ей нечем порадовать друга. Печальна действительность, которая окружает ее.
«Я помню, как при нашем последнем свидании в Вене мне было тяжело, что не могла сообщить тебе радостных вестей. Рассказы о нашей жизни только огорчали тебя. Поверь, тут я бессильна. Вот и сейчас я должна поделиться еще более грустной новостью. Мой шеф, терр Бютнер, хочет меня увозить. За что? Неужели это благодарность за то, что я работала на него дни и ночи, смертельно уставала и работала? Я делала все, что могла, и теперь меня выгоняют. Как же герр Бютнер смеет, считать себя благочестивым человеком? Я не в состоянии понять это. Чувствую, что становлюсь каменной, и все, что меня раньше тревожило, стало безразличным. Да и сама жизнь пустая и какая-то «...»няя. Не сердись на меня за это, дорогой Зигфрид...».
Это пишет девушка, которая два года назад обещала Зигфриду Кригеру быть мужественной солдатской невестой и терпеть и выносить. Значит, нельзя больше терпеть и выносить...
Месяц назад ефрейтору Кригеру написала письмо сестра Иогена, которая уехала к мужу в Амстердам, где стоит его полк.
«Ты меня обвиняешь, дорогой Зиг Фрид, в том, что я не пищу матери. О чем мне ей писать? Жизнь наша здесь такая, тяжелая и страшная, вокруг чужие враждебные люди. Очень тоскую по дому, от которого оторвана уже третий год. Но слава богу, что мы еще живы, и дай бог, чтобы мы еще свиделись».
Разные штемпеля, конверты, почерк, но одинаково безрадостно содержание писем к солдатам, — писем, найденным на поле боя и у пленных. О чем бы ни писали родные, они неизбежно касаются вечных тем современной фашистской Германии — голода, нищеты, усталости от войны, безнадежности.
... Вот выразительные строки письма посланного из Верхней Силезии:
«Мой любимый Бернгард! К обеду я получила сегодня твою драгоценную посылку — 31 яйцо. Можешь себе предо вить мою радость. Это означает вполне приличное питание. К обеду я разрешила себе с'есть целых пять штук сразу. Моника тоже получила одно яйцо. К тому же у нас имеется салат. Как видишь, наши дела идут на поправку. Твоя Хильда».
Пишут из Рура:
«Карл, этого не вынести. Где взять силы, чтобы жить завтра, чтобы жить послезавтра! Это — ад, который выдумали и который вовсе не обязателен. Уснуть бы до конца войны, чтобы ничего не знать, ничего не видеть, ничего не слышать...».
Пишут из берлинского предместья:
«Дорогой Генрих! Сегодня пастор произнес в кирхе очень красивую речь. Она тронула нас. Он говорил о терпении. Очень хорошо и проникновенно говорил. Я слушала пастора и думала о том, что я живу сейчас только надеждой на мир, когда солдаты снова смогут вернуться в свои дома. Но когда это будет? Нежно, целую тебя. Твоя Мици».
Письмо это писалось 26 мая нынешнего года — почти за месяц до вероломного нападения фашистов на Советский Союз. Девушка. Мици из берлинского предместья не могла знать, что в то время, когда она мечтала о мире, кровожадная фашистская клика готовилась ввергнуть германский народ в новую войну и послать на верную смерть новые миллионы солдат.
Я. ЦВЕТОВ.
Действующая армия.